"Осень уже пришла!"-
Шепнул мне на ухо ветер,
Подкравшись к подушке моей.
Безумие страсти ушло безвозвратно,
И что мне осталось в ответ от тебя?
Бумажные строчки, кровавые слезы,
И дождь, что мой город залил. Без огня.
Смотрю из окна я на буйство стихии,
И понимаю, что ты не со мной.
Уже ведь давно кричали мне чайки -
Уйдет! Не останется! Быть вечно одной.
Одной... Как безумие сладостно слово.
Так манит пройтись босиком по заре.
Ногой разгребать погибшие в море
Ракушки, кораллы, мечты. И любить.
Пускай улыбается злобно мне солнце,
Безжалостно кожу лучами паля.
Я буду встречать тебя с каждым восходом.
И с каждым закатом опять звать тебя.
НЕВЕРНАЯ ЖЕНА
И в полночь на край долины
увел я жену чужую,
а думал - она невинна...
То было ночью Сант-Яго,
и, словно сговору рады,
в округе огни погасли
и замерцали цикады.
Я сонных грудей коснулся,
последний проулок минув,
и жарко они раскрылись
кистями ночных жасминов.
А юбки, шурша крахмалом,
в ушах у меня дрожали,
как шелковые завесы,
раскромсанные ножами.
Врастая в безлунный сумрак,
ворчали деревья глухо,
и дальним собачьим лаем
за нами гналась округа...
За голубой ежевикой
у тростникового плеса
я в белый песок впечатал
ее смоляные косы.
Я сдернул шелковый галстук.
Она наряд разбросала.
Я снял ремень с кобурою,
она - четыре корсажа.
Ее жасминная кожа
светилась жемчугом теплым,
нежнее лунного света,
когда скользит он по стеклам.
А бедра ее метались,
как пойманные форели,
то лунным холодом стыли,
то белым огнем горели.
И лучшей в мире дорогой
до первой утренней птицы
меня этой ночью мчала
атласная кобылица...
Тому, кто слывет мужчиной,
нескромничать не пристало,
и я повторять не стану
слова, что она шептала.
В песчинках и поцелуях
она ушла на рассвете.
Кинжалы трефовых лилий
вдогонку рубили ветер.
Я вел себя так, как должно,
цыган до смертного часа.
Я дал ей ларец на память
и больше не стал встречаться,
запомнив обман той ночи
у края речной долины,-
она ведь была замужней,
а мне клялась, что невинна.
Я ТЕБЕ НЕ ВЕРЮ…
Ты – сон вчерашний, который мне пророчит слезы.
Я ТЕБЕ НЕ ВЕРЮ!
Ты – снег зимы прошедшей, он давно растаял.
Я ТЕБЕ НЕ ВЕРЮ!
Ты – солнце, утонувшее в воде холодной…
Я Я ТЕБЕ НЕ ВЕРЮ!
Ты – все что было у меня, но…
Я ТЕБЕ НЕ ВЕРЮ!
Она очень долго училась танцевать с жизнью танго,
отрабатывая в пустых залах изящную отточенность красивых движений. А потом
выяснилось, что жизнь предпочитает тяжелый рок, давно сидит на кокаине и вообще
не танцует.
Опухшее, красное со сна утреннее солнце неторопливо
ползло по небу и беседовало с ветром:
- Так ты говоришь, они меня любят? - спросило солнце.
- Ага.
- А за что? Я же некрасивое...
- А они считают, что красивое.
- Да ну... - солнце смутилось и искоса глянуло в
океан. - Смотри, у меня и протуберанцы в разные стороны торчат, и пятна на лице
выскочили.
- А они этого не видят.
- Почему не видят?
- Потому что они тебя любят.
- Ну вот, опять ты о том же! Да за что меня любить?
- Они говорят, за то, что ты несешь свет и тепло.
- Ерунда какая, - удивилось солнце. - Конечно, я несу
свет и тепло. Что же за термоядерная реакция, да без выброса энергии? Но это
ведь просто нормальный процесс жизнедеятельности! Вроде бурчания в животе.
- А они считают, что ты доброе.
- Доброе? А что такое доброта?
Удивительна судьба этой первой в истории великой
женщины, имя которой дошло до нас из глубины веков – Хатшепсут.
Тутмос II и Хатшепсут, царь и царица Египта, по
рождению сводные брат и сестра, начинали свое правление так же, как и другие
правители Древнего Египта. Хатшепсут вела себя, как и подобает порядочной жене,
и на всех ранних изображениях ее всегда запечатлевали стоящей позади ее мужа и
позади ее матери Яхмос. Брак их оказался вполне удачным, но недолгим.
Когда Тутмос II скончался, трон перешел к
его сыну от младшей супруги, матерью которого, впрочем, по тем обычаям
считалась Хатшепсут. Но поскольку наследник Тутмос III был еще слишком мал, он
нуждался в регенте, который бы правил от его имени, пока настоящий правитель не
подрастет. Вполне естественно, что таким регентом стала его мать Хатшепсут.
Царствование
женщины-фараона.
Вначале ничего странного в поведении
Хатшепсут не наблюдалось. Однако спустя 7 лет регентства она вдруг начала
называть себя королем. И правила Египтом еще 22 года после того, как ее сын
достаточно вырос, чтобы вступить в права наследования. Почему же она
узурпировала трон? И почему Тутмос позволил ей сделать это? Во многом это
остается загадкой: конец царствования Тутмоса II окутан глубоким мраком, и
восстановление его не лишено трудности. Следы семейных раздоров, сохранившиеся
в письменах на стенах храмов, недостаточны для того, чтобы мы могли спустя 3500
лет проследить запутанную борьбу за власть. Одно совершенно ясно – Тутмос вовсе
не был маменькиным сынком. Он провел в Азии 17 военных кампаний, и долго и
довольно успешно царствовал после смерти Хатшепсут.
Скорее всего, Хатшепсут была слишком умна
и слишком горда, чтобы управлять от чьего-либо имени - вскоре она провозгласила
себя единственной и полноправной владычицей Египта. Соперничество между
Хатшепсут и Тутмосом превратилось в открытую вражду. За Тутмосом стояла армия,
состоявшая, впрочем, почти из одних наемников, за Хатшепсут – вельможи и жрецы.
А значит, положение Хатшепсут было намного прочнее - ибо власть жрецов
распространялась не только на земную, но и на загробную жизнь. Вскоре ее
сторонники стали настолько сильны, что царь оказался серьезно урезан в своих
правах и даже, в конце концов, отодвинут на задний план. Таким образом,
Хатшепсут стала царем — факт невероятный и вовсе не гармонировавший с
государственной легендой о происхождении фараона.
За время своего правления Хатшепсут не
завоевывала новых территорий, а придерживалась унаследованных границ Египта,
проводя традиционные военные кампании лишь для устрашения соседей и сбора дани.
Военное дело представлялось невозможным для ее пола, и великие дела могли
совершаться ею лишь в области мирных искусств и предприятий. Однако она правила
довольно успешно, и о процветании ее царства свидетельствовали восстановление
древних храмов и впечатляющие монументальные постройки, проводившиеся в то
время, многие из которых сохранились и до наших дней.
Царицу окружал цвет интеллектуальной
элиты, лучшие архитекторы, живописцы, скульпторы и поэты. Она не жалела денег
на храмы, дворцы и колоссальные обелиски. В особенности великолепен храм для
посмертной службы по ней в углублении скал, на западной стороне реки, в Фивах.
Как и положено фараонам, царица позаботилась о сооружении загробных покоев еще
при жизни. Вырубленное в скалах сооружение превзошло самые знаменитые памятники
древнего мира. Это храм известен теперь под именем Дейр-эль-Бахри.
После смерти Тутмеса II правой рукой
Хатшепсут стал Сенмут - зодчий и фаворит царицы. Сенмут руководил всеми
строительными работами в Дейр-эльБахри, Карнаке и Луксоре, воплощая замыслы
повелительницы в жизнь. Кроме того, Хатшепсут поручила Сенмуту образование
своей дочери Нефру-Ра. Трудно с уверенностью судить об истинных отношениях
Хатшепсут с ее придворным архитектором. Храмовые надписи хранят гробовое
молчание. Но тот непреложный факт, что он построил здесь свою тайную гробницу,
намекает на нечто большее, чем чисто деловые связи властелина и художника. Тем
более что в одном укромном местечке он поместил свое изображение.
Дочь
богов.
Хатшепсут не могла бы править в одиночку,
без советов и поддержки вельмож и царедворцев, которые все были мужчинами.
Судьба, а также, вероятно, и жизнь этих людей тесно зависела от успеха и
господства Хатшепсут, поэтому они усиленно заботились о поддержании ее
положения. Они старались всеми способами доказать, что правление царицы было
предрешено самими богами с момента ее рождения. Отстранив от правления Тутмоса
III и получив неограниченную политическую власть, Хатшепсут так и не смогла
избавиться от вопроса о законности своего восхождения на египетский престол.
И хотя Хатшепсут доказала законность своей
власти и на деле подтвердила свою способность управлять государством, она не
смогла перешагнуть барьер вековой традиции, согласно которой править Египтом
мог лишь мужчина. Зачастую это объясняется тем, что ее, как правило, изображали
в мужской одежде и с церемониальной подвесной бородкой. И делалось это не для
того, чтобы скрыть ее настоящий пол: царедворцы прекрасно знали, что Хатшепсут
– женщина, а что думал простой народ, не имело никакого значения. Фараоны в
Древнем Египте никогда не ставились на одну доску с простыми людьми, они
считались реинкарнацией бога-мужчины Гора, сына Ра, то есть приравнивались к
богам. И слово «фараон», «царь» в Древнем Египте имело только мужской род.
Слово, которое традиционно переводится как «царица», на самом деле означает
«великая жена фараона». И в Древнем Египте даже не было выражения, чтобы
обозначить правящую особу женского пола. На изображениях фараон должен был
выглядеть как фараон. Поэтому Хатшепсут и изображали в одежде фараона, то есть
в мужской одежде.
Тайна
смерти Хатшепсут.
Умерла Хатшепсут по всей вероятности
естественной, не насильственной смертью, что в общем-то было редкостью по тем
временам. Гробница с ее саркофагом была расхищена в древности и не содержала
никаких останков, когда был открыта в новейшее время. Благодаря этому родилась
легенда, что царица-фараон и ее фаворит Сенмут оставили свое царство, когда
перевес сил стал не в пользу царицы, чтобы не стать жертвами кровавой расправы.
При этом было инсценировано мнимое погребение царицы, чтобы Тутмос III мог с
полным правом занять престол.
Как бы то ни было, после смерти Хатшепсут
Тутмос III не отнесся рыцарски к ее памяти. Он слишком много вытерпел. Вокруг
ее обелисков, в зале ее отца в Карнаке, он велел построить каменную стену,
закрывшую ее имя и сведения о том, что она воздвигла их, на их базе. Он всюду
стер ее имя, и на всех стенах ступенчатого храма были уничтожены как ее
изображения, так и ее имя.
Имя царицы изъяли из хроник, но, несмотря
на это, оно все же дошло до нашего времени. И эти поврежденные памятники стоят
по наше время мрачными свидетелями великой мести царя. Но в великолепном храме
Хатшепсут ее слава все еще живет, и каменное ограждение обрушилось, возвещая
современному миру о величии Хатшепсут.
На одном из ее обелисков начертано:
Вот мечется сердце мое туда и обратно,
думая, что же скажут люди, те, что увидят памятники, мной сотворенные, спустя
годы и будут говорить о том, что я совершила… Не говори, что это похвальба, Но
скажи: "Как похоже это на нее (ее величество Хатшепсут), как достойно отца
ее (бога Амона)!.
Хатшепсут